Хореограф Алла Сигалова поделилась с Allure воспоминаниями юности, а также объяснила, почему она не пользуется косметикой и любит эпатаж.
В начале 80-х, когда я уже жила в Москве и училась на режиссерском в ГИТИСе, мне позвонили и сказали, что приехал американский журнал Vogue снимать репортаж о женщинах СССР. Кто-то дал американцам мои координаты. Честно говоря, я не особо представляла, что такое Vogue, но сниматься согласилась. Знаменитая дама-фотограф оказалась ужасно требовательной и капризной. Несколько дней из-за нее никак не могли утвердить место съемок. То это была крыша высотки на Котельнической набережной, то Большой театр. В конце концов администратор предложил: «А давайте мы прямо к вам домой приедем!»
И вот в назначенный день я с ужасом наблюдаю в окно, как в мой двор на улице Неждановой въезжают машины-машины-машины. Из машин высыпаются люди. Они вытаскивают кучу аппаратуры, кофров, баулов и со всем этим направляются ко мне на восьмой этаж. Моя двухкомнатная квартира заполняется до отказа. На кухне визажисты раскладывают косметику, которой я никогда в жизни не видела. Там же мне делают массаж лица. Зачем?! Я была молодая и прекрасная. Однако же делают. В комнате раскрывают баулы с шикарной одеждой, а там – о боже! – немыслимые платья, сапоги, шубы, шляпы... В восхищении я выдыхаю: «Ах!» Ко мне подбегают и спрашивают: «Ну как вам это? А вот это нравится?» – и тут же начинают на меня все это надевать. Парикмахеры делают мне прическу. Все готовятся к приходу суперфотографа и ужасно нервничают.
Наконец она является. Несколько секунд молча смотрит на меня. Затем дает команду: «Косметику смыть, волосы расчесать, платье снять!» Через переводчика спрашивает: «Есть у тебя черная кофта? Покажи какая». Я показываю три: с воротником, без воротника и водолазку. Она говорит: «Надевай водолазку!» Я надеваю, расчесываю волосы на прямой пробор. Она кивает: «О’кей! Больше ничего не надо!» Усаживает меня на стул и так снимает. Через какое-то время мне прислали журнал. Я нашла в нем свой большой черно-белый портрет – просто лицо.
Видение фотографа абсолютно совпало и до сих пор совпадает с моим видением красоты. Не одежда главное в людях. Мы воспринимаем человека через его лицо, глаза. Но это совсем не значит, что я не люблю красиво одеваться. Люблю и всегда любила. С детства.
Примером для меня была мама. Она слыла модницей. У нее был какой-то особый шарм, свой стиль, своя, абсолютно ленинградская манера одеваться. Ничего лишнего, ничего кричащего. Мама ни в коем случае не сочетала в наряде более двух цветов. Сейчас я понимаю, что она очень ловко одевалась, порой даже смело. Например, одной из первых начала носить брючные костюмы. Они ей безумно шли.
Как художественный руководитель и солистка балета в театре музкомедии, мама неплохо зарабатывала. Денег на красивые вещи она никогда не жалела. Для того чтобы хорошо одеваться, в те времена нужно было либо шить, либо «доставать». Мама пользовалась и тем и другим способом: что-то заказывала портнихе, что-то привозила с гастролей, что-то покупала у фарцовщиков. Я хорошо помню, как мы с ней приходили к одной ее знакомой. В комнате этой женщины стояли огромные чемоданы. Оттуда буквально вываливалась какая-то потрясающая, невероятная одежда. Все рассматривалось, примерялось, и кое-что покупалось. На меня эти сцены производили огромное впечатление. Мне особенно запомнилось платье, сшитое из популярного в те годы трикотажа джерси. Прямое, с рукавом три четверти. На черном фоне ярко-сиреневый рисунок, отдаленно напоминающий «турецкие огурцы». Выглядело оно не пошло, а утонченно и маме невероятно шло. Она его купила. А через какое-то время прожгла сигаретой подол. Прожженное место пришлось отрезать – так платье превратилось в кофточку. Потом мама отдала ее мне, и я тоже с удовольствием ее носила. Самое интересное, что эта кофточка жива до сих пор, выбросить – рука не поднимается. Удивительно, но с сегодняшними вещами я расстаюсь легко, а вот с некоторыми вещами из прошлого – с трудом. Я храню их в отдельной комнате на даче.
Меня в детстве тоже одевали хорошо. Но не как куклу – это в нашей семье считалось дурным тоном. Будучи патологически аккуратной, мама очень старалась привить это качество и мне. Думаю, у нее получилось. Однажды она купила мне костюм-тройку: две кофточки – с коротким и длинным рукавом – и плиссированную юбку нежно-розового цвета. Я очень любила этот костюм, носила его долго и даже умудрилась не посадить ни единого пятнышка. А вот о шубе из искусственного каракуля у меня остались ужасные воспоминания. Мне было лет 12, когда эта вещь появилась в нашем шкафу. Я возненавидела ее сразу, как только надела. Она была неуютная, холодная, да еще и лезла. Мне пришлось ходить в ней целых три сезона. Зато потом мама достала мне итальянскую шубку (тоже, конечно, искусственную) сказочной красоты. И этим сразу компенсировала годы мучений в каракуле. Новая шуба была из мягкого меха, чуть расклешенная, с огромным воротником-палантином, который превращался в капюшон. О, она была шикарна. Я до сих пор с удовольствием вспоминаю ее.
В подростковом возрасте я очень быстро догнала по росту маму. Но потом вдруг перестала расти. Мне даже присылали дорогие импортные таблетки, но они не помогли. Зато я стала получать с маминого плеча какие-то красоты. Одно платье я иногда надеваю до сих пор. Оно вне моды – классическое маленькое черное платье. Прямое, без рукавов, до колена, с едва заметной искрой в материале и застроченной складочкой впереди.
На 16 лет я получила в подарок от родственников тоненькую цепочку и кольцо с бриллиантиком. Позже у меня появилось несколько кулончиков. В антикварном на Невском я сама купила старинный кулон из мелкой-мелкой мозаики – голубка, сидящего на ирисе. Но надевала я что-либо не часто. На класс в балетном училище приходить в украшениях было нельзя. Да и в среде, где я выросла, не принято было активно носить украшения. Позже, уже будучи взрослой, я стала «тоннами» скупать серебряные кольца. Потом увлеклась кольцами с крупными полудрагоценными камнями – сердоликами, агатами. Покупала их в художественных салонах, за границей, на восточных базарах. Носила сразу по несколько штук. Но прошло и это. В результате все было раздарено. Сейчас иногда заглядываюсь на бижутерию. Вижу что-нибудь и думаю: «Боже, какая красота! Куплю! Буду носить!» Но обычно так ничего и не носится. Есть такой старый фильм Таланкина – «Чайковский». Мне с детства запомнился один эпизод оттуда. Перед приемом в честь Чайковского баронесса фон Мекк нервно примеряет украшения. Надевает сразу это, это и еще это... Но в итоге, когда она садится за праздничный стол с гостями, на ней нет ни одного украшения. И это выглядит так благородно!
Что меня никогда не привлекало, так это декоративная косметика. Я и сейчас почти не крашусь. Максимум, что могу сделать перед выходом на улицу, – это мазнуть на губы что-то нейтральное. Конечно, подростком я пробовала и бирюзовые тени, которые были тогда «писком», и перламутровые помады. Но отношения с макияжем у меня не сложились. И не потому, что в Вагановском балетном училище с этим было строго. Кто и что мне мог запретить?! Я считала, что краситься пошло. Другое дело – грим. Если мне нужно было что-то дефицитное для сцены, я просила привезти это одноклассниц-иностранок. Я дружила с девочками из Болгарии, Венгрии, со шведкой, бразильянкой. У меня были замечательные балетные подруги – щедрые, внимательные! Однажды на зимние каникулы все они разъехались по домам. И вдруг перед самым Новым годом мне передают от них посылку – подарок. Распаковываю, нахожу дорогое мыло, кремы, еще что-то... И длинную трехгранную коробочку. Думаю: «Что же это такое?» Открываю – там какая-то белая зубчатая штука. Вертела-вертела – ну прямо как мартышка очки. В итоге решила, что это тоже мыло, какое-то особенное. Стала намыливать – не мылится. Тогда отломила кусочек и рискнула съесть. Это оказался... невиданный в СССР белый шоколад «Тоблерон». С тех пор – с 1973 года – это мое любимое лакомство.
В училище я была фигурой заметной. Буквально через день меня вызывали к директору: «Сигалова, к Валентину Ивановичу!» И начиналось: «Почему ты опять в такой короткой юбке? Нельзя так ходить!» Директор меня пропесочит, и на следующий день я мини не надену. А через день – надену опять!
Классе в восьмом, на гастролях в Москве, мне ужасно повезло. Я забежала в какой-то магазин, а там только что «выбросили» югославские туфли – ярко-красные, во-о-от на такой платформе. Конечно же, я их купила. Для девочки из хорошей семьи – нонсенс! Но чего в 14 лет не сделаешь, чтобы выделиться? Вскоре я заявилась в них в училище. И моментально была отправлена к директору. На красные туфли был наложен запрет под страхом исключения. Из училища меня исключали трижды – за внешний вид, за дерзость, за дурное поведение. Каждый раз включались мощные связи, и меня оставляли. Но бунтарь внутри меня продолжал жить. Я не люблю, когда мне что-то навязывают. Например, определенный дресс-код. Могу специально его нарушить. Когда-то давно мне рассказали историю про Михаила Барышникова. То ли к президенту Америки, то ли к английской королеве он пришел в джинсах и майке. И все сказали: «Ну, это Барышников. Ему можно». В начале 90-х мне привезли из Италии «военный» костюм – шорты и китель цвета хаки. Я подобрала к нему мужские ботинки и пришла так на банкет после одной из премьер своей «Независимой труппы». Это был фурор! Для другой премьеры сшила себе мужской костюм, в каких танцевал Фред Астер – смокинг и широкие брюки ярко-желтого цвета. И вышла так на поклоны в Александринке – таком чопорном, аристократическом театре. Не знаю, думал ли кто-нибудь тогда: «Ну, это Сигалова – ей можно!» – но я чувствовала себя великолепно.
Если ты умеешь с юмором относиться к собственной внешности, значит, ты здоровый человек. Я до сих пор не стесняюсь носить рваные джинсы. Пока я выгляжу так, что могу себе это позволить. Мне иногда говорят: «Вы в рванье? Зачем? Это же не статусно». Так реагируют только в России.
В Америке, если ты одет как-то не так, никто этого не заметит. И, наоборот, если на тебе – красивый наряд, то его обязательно оценят. Однажды в Бостоне я стояла около театра, ждала кого-то. На мне была черная юбка с большими белыми цветами. Боже мой! Люди шли, улыбались, поднимали большой палец вверх, некоторые кричали: «Вау! Супер!»
Сегодня со всех сторон несется – мода, мода. Определению «модный» я предпочитаю определение «стильный». Талант – вот самое главное в человеке. А во что одет талант, не имеет значения.